С мамой на пожарке
Так ярко светило солнце, теплое июльское солнце. И мы летним днем с пацанами играли в футбол во дворе. Так больше мячик пасовали, на хрен нам упахиваться-то. Я, да Леха с Сашкой, плюс еще Серега на лавочке сидел. Сереге видите ли лучше пиво пить, чем спортом заниматься! Так вот мы и играли в мяч, детство вспоминали.
Неожиданно к нам подвалили старшаки, Паленый со своей компашкой! Обычно эта шпана не заваливалась в мой двор, а тусовалась по соседству, на «старой пожарке». Так мы между собой называем заброшенную пожарную станцию, она хоть и была окружена забором, но там уже давно не было самих пожарных, им построили новую станцию, а старая еще советских времен была зажата со всех сторон новыми строениями. Там даже пожарная башня сохранилась и ангар где машины стояли тоже. Мы с пацанами туда не лазили, хотя пару дырок в заборе уже понаделали чьи-то пытливые руки… Там тусовалась местная шпана и нарики, друг друга они на дух не переносили и частенько гопари-бухари устраивали там сечу нарам, и нам в соседних с пожаркой домам приходилось слушать их вопли и визги ночами до приезда ментов!
Ну мы такие мяч пасуем друг-другу, а Паленый такой подходит — давайте мне тоже типо, ну мы видим он уже поддатый стоит, ну ладно, че, играем короче вчетвером, а пацанчики его присели на корточки, смотрят значит.
Кара
За окном почти стемнело. Было начало осени, моросил нудный дождь, что доставляло Эрику, и без того провалившемуся в глубокую депрессию, дополнительную порцию раздражения, граничащего с какой-то животной злобой, до скрежета зубов. Кулаки были сжаты. Эрик знал себя. В такие моменты он готов был бить, крушить, уничтожать. Но бить было некого и крушить нечего.
Эрик сидел на диване в своей собственной квартире. Перед ним на столе стояла недопитая бутылка «Антикуари», стакан и фотография ее. Она, с распущенными волосами, развратно-сексуально смотрела на Эрика своими блядскими кошачьими глазами, как — будто знала что сейчас творится у него в душе и, нагло, уголками губ, насмехалась над его состоянием.
Эрик вылил остатки виски в стакан, залпом выпил и наклонился вперед, чтоб лучше рассмотреть в наступившей темноте глаза той, за которую он мог, не раздумывая убить кого угодно, которую боготворил и считал идеалом, единственным сокровищем в этой жизни и за которую готов был жертвовать всем, даже жизнью.
Очередной приступ ярости перехватил его дыхание, острая боль пронзила грудь.
Утро для хозяйки
Ирка слегка балдела от ситуации. Лежит в чем мать родила между двумя голыми мужиками и слушает, как те выясняют, сколько раз за ночь ее муж трахнул ее же подругу. Что еще несусветнее можно выдумать? Словно в ответ на свой вопрос, Ирка почувствовала на бедре руку Олега, а затем нескромные пальцы парня нырнули меж ее чуть раздвинутых ножек, находя вход в женскую сокровищницу. Ой, блин! Ее же прямо в присутствии мужа ласкают. Ирка замерла, боясь лишним движением привлечь внимание Мишки, а ладошка Олега неспешно скользила вдоль створок ее пещерки, слегка приоткрывая вход внутрь. Ирка не знала, что и делать, а Михаил, не замечая ничего, оперся на локоть, поворачиваясь к ней.
— Надеюсь, у тебя тоже приятная ночка была. Мне не придется краснеть за друга?
— Не придется. — Чуть смущенно улыбнулась Ирка, гладя мужа по щеке.
Михаил наклонился, целуя жену. Его ладонь ласково прошлась по Иркиной груди, а затем по-хозяйски нырнула под одеяло, стремясь к низу живота. Ирка даже пискнуть не успела, как Мишкина рука столкнулась там с чужими пальцами.
— Ой!
Торопливо отдернув лапу, Мишка обалдело глянул на Ирку с Олегом, а потом, пытаясь скрыть собственную неловкость, дурашливо раскланялся.